Одноклассники старая страница моя: Открыть мою 1 страницу в Одноклассниках

Новая этика, старая эстетика: о новом романе Марике Лукас Рейневелд

В издательстве Inspiria вышел второй роман Марике Лукас Рейневелд «Мой дорогой питомец» – история пятидесятилетнего ветеринара, одержимого девочкой-подростком. Предыдущий – «Неловкий вечер» – принес Рейневелд Международную Букеровскую премию. Провокационная новинка уже доступна на ЛитРес. Подробнее о ней – в рецензии Микаэля Дессе.

АКТИВИРОВАТЬ

1. uncomfortable, even painful

Летом 2020 года в Америке разгораются протесты против полицейского произвола и расовой дискриминации. 8 июня в Los Angeles Times выходит текст сценариста Джона Ридли под заголовком «Эй, HBO, фильм “Унесенные ветром” романтизируют ужасы рабства. Уберите его пока из каталога». Уже 10 июня картина пропадает из библиотеки стриминговой платформы HBO Max, а спустя две недели возвращается, дополненная комментарием киноведа Жаклин Стюарт. В коротком ролике она, в частности, обращает внимание на транслируемую авторами фильма ностальгию по довоенному Югу, игнорирование тягот рабства и последствий расовой сегрегации. Подобный комментарий теперь есть и у «Лолиты» Набокова, только в виде художественной книги.

Второй роман Рейневелд, «Мой дорогой питомец», вышел на языке оригинала в год, когда «Неловкий вечер», их дебют (будучи небинарной персоной, Марике Лукас Рейневелд использует в отношении себя гендерно-нейтральные местоимения – прим.ред.) обошел в букеровской гонке «Полицию памяти» Йоко Огавы, но издавать новинку на английском не торопятся. Возможно, дело в низком спросе на нравственный релятивизм среди англоязычной аудитории: «Мой дорогой питомец» – это сочувственный (роман написан от первого лица) портрет растлителя девочки-подростка.

Безымянный рассказчик – мужчина под пятьдесят, ветеринар – положил глаз на четырнадцатилетнюю дочку фермера. Он сближается с ней и впредь зовет своей «дорогой питомицей» или «птицей», а сам берет псевдоним «Курт» – по имени Курта Кобейна, кумира «птицы». Роман сфокусирован на миро- и самовосприятии гиперчувствительного подростка, которые в руках растлителя превращаются в консервный нож, а между строк запрятан важный сюжет о среде, в которой происходят преступления на сексуальной почве – зоне безразличия и пуританского замалчивания. Отчасти эта книга о мужчинах, которые предпочитают не замечать (отказ, крик о помощи), что придает ей веса в стране, консервативный поворот которой привел к патриархальному вывиху. Собственно, Inspiria с Рейневелд запрыгнули в последний вагон – книга вышла накануне принятия законов о «защите традиционных семейных ценностей». Впредь издатели попросту не рискнут выводить на рынок что-то подобное.

 2. чистосердечное с подтасовкой

Выделим истории, данные через оптику сексуального хищника, в отдельный жанр – со своим Пантеоном, в котором, помимо «Лолиты», будет, скажем, «Тампа» Наттинг и «Духовка» Харитонова. Роман Рейневелд можно читать как метакомментарий к этому импровизированному канону – в «Моем дорогом питомце» история как бы невзначай иллюстрирует словарь «новой этики» от абьюза до газлайтинга, причем не упоминая самих терминов – по крайней мере в их актуальном значении, –  не лишая героиню субъектности, а рассказчика – достоверности: «Курт», не брезгуя откровенной ложью, манипулирует несовершеннолетней девушкой, а в первой половине романа – еще и своим сыном, у которого с «птицей» завязывается роман:

«…позже я скажу ему, что не хочу, чтобы вы спешили, что ты непростая девушка, у тебя иногда было сумасшедшее настроение, да, сумасшедшее настроение, и я не хочу останавливать его, но он должен знать, кого выбирает, “даже если первая влюбленность закончится, тебе придется как следует над ней поработать, парень”, — скажу я и многозначительно посмотрю на него, указывая на девушек старше…».

Еще слово, подкрашенное «новоэтическим» дискурсом и играющее, пусть из-за кулис, важную роль в истории, – «травма». Травмированы оба – и она, и он, причем еще до знакомства друг с другом. «Птица» – двумя ранними утратами, «Курт» – психологическим насилием со стороны матери. Если рассматривать «социальную экологичность» как критерий оценки текста, «Мой дорогой питомец» – это, конечно, полный токсикоз.

«…на той неделе ты не появлялась под виадуком, ты сказала, что у тебя болят ноги, что у тебя мозоли размером с остров Пасхи, и я стал сварливым и подозрительным и написал, что это чушь собачья, да, чушь собачья, и поставил несколько восклицательных знаков “!!!” — ведь я знал, что ты не могла вынести, когда на тебя злятся…».

Как и положено хорошему писателю-моралисту, Рейневелд сдерживается и не выступает с отповедью, вынуждая злодея раскаяться и понести справедливое наказание, а предлагает роль судьи читателю. Это смелое по нынешним временам художественное решение гарантирует «Моему дорогому питомцу» политическую бесприютность: с точки зрения правого консерватора, роман похож на минное поле или – еще взрывоопаснее – заряженный феминистским месседжом дневник эфебофила; при этом для левой аудитории он слишком диффузный, ему недостает victim’s gaze, версии жертвы, обязательного атрибута всех историй о насилии в современном масскульте. С последним утверждением, впрочем, можно поспорить – мы узнаем о «птице» не меньше, чем о ее «паразите». Многое – по косвенным сведениям и абсолютно все – от ненадежного рассказчика, но тем не менее: вслед за ним мы входим в мир ее фантазий, в котором уживаются Фрейд, Гитлер и Королева Беатрикс, склеиваем из обрывочных сведений картину ее взаимоотношений с ровесниками и узнаем о фаллической фиксации, которая оказывается вовсе не тем, за что ее принимает «Курт».

Похожие материалы:  Постапокалиптические миры Сергея Тармашева: что вы знали о них?

3. барокко уголовных дел

В критическом зазоре между действительностью и истолкованием и кроется ключевой прием романа. Описываемые в нем события относятся к началу двухтысячных, но язык «Моего дорогого питомца» забавно архаичен – перегружен образами и синтаксически неуклюж. Естественно, это стилизация, но ее функция раскрывается не сразу. То есть понятно, что Рейневелд отсылает нас к Набокову: «…ты была огнем моих чресл, и он так мучительно опалял меня, ты была моим алкоголем, моей сладостью», – но поначалу все эти многоярусные метафоры, вложенные в голову провинциального ветеринара, выглядят натужено. Прием обнажается ближе к сороковой странице, когда «Курт» обустраивает «любовное гнездышко» в кузове своего фургона: 

«…я остался чрезвычайно доволен тем, как у нас все шло, и особенно покупкой матраса, моя машина стала нашим дворцом любви, я повесил на стену плакаты, один – с “Нирваной”, а второй – с королевой Беатрикс…».

Представили? Типичное логово маньяка. Но снуя среди полумертвого скота (в Европе гуляет ящур), по колено в навозе, «Курт» воображает себя героем-любовником и предается красноречиво описанным фантазиям. Далее с каждой страницей все явственнее проступает этот фантастический диссонанс, и в конце концов центральным конфликтом романа становится противостояние его поэтически окрашенного языка и до тошноты реалистической фабулы. 

Такое возможно только в литературе. Тем временем рынок поощряет стремление авторов писать книги как сценарные заявки фильмов. Вот, к примеру, функционер Карен Шахназаров призывает перенимать опыт западных коллег:

«В России все хотят быть писателями и непременно уровня Достоевского. Наши литераторы фокусируются на пейзажах и внутреннем состоянии героя. <…> В Америке подход к литературе совсем другой. [Американские] писатели мечтают о голливудской славе и сразу пишут, ориентируясь на экранизацию. И нашим авторам стоит этому у них поучиться».

Еще конкретнее о дефиците романов-раскадровок говорит продюсер Иван Самохвалов, укоряя российских авторов в желании писать под Сорокина с Пелевиным, то есть концептуально, без должного внимания к сюжетной архитектуре.

Сам по себе запрос на альтернативу не оставит формальную литературу без читателя, но это явно очко в пользу нарратива, сформулированного Алексеем Ивановым:

«Совсем недавно культура была логоцентричной, то есть слово было вербальной основой. С появлением новых коммуникаций культура получила второй язык и стала иконоцентричной… <…> Квинтэссенция иконоцентричности – кино, и потому главные тренды теперь задает не литература, а кинематограф: разговор картинками. И роман XXI века объединяется своей природой с главным кинематографическим продуктом – драматическим сериалом. Точнее, у нового романа и драмсериала общий формат. Следовательно, современные романы нужно писать так, как делаются сериалы». 

У вышеупомянутого Сорокина есть коротенькое эссе, в котором он вздыхает над экранизациями «Лолиты» и называет еще несколько неконвертируемых в кино шедевров литературы, без которых мир был бы местом похуже – это и «Улисс» Джойса, и «Москва – Петушки» Ерофеева, книги Платонова, Гоголя, сюда же – «Школа для дураков» Соколова, «Письмовник» Шишкина, «Дом листьев» Данилевского, наконец – почти вся библиография самого Сорокина. «Неснимаемая», перформативная проза, естественно, никуда не делась и даже метит в попкультуру: из недавнего можно отметить «Расстройство лички» Касалки – повествование там оформлено в виде стенограммы чата – и «Стрим» Шипнигова, состоящий из стилистически разнородных монологов. Но «Мой дорогой питомец» закован в текст крепче и первого, и второго – при попытке его экранизировать мы получим в лучшем случае голландского Балабанова, тогда как оригинал предполагает здоровую дозу лиризма и даже романтический флер.  

В своем втором романе Рейневелд продолжает дело Бодлера – высаживает цветы там, куда другие не суются, будь то матка нерожавшей коровы (общее место «Неловкого вечера» и «Моего дорогого питомца») или мозг сексуального хищника. Содержание последнего выписано с такой скрупулезностью, что у читателя есть возможность поупражняться в профайлинге: Гумберт Гумберт рядом с «Куртом» выглядит как пугало рядом с анатомическим манекеном.

«Мой дорогой питомец», прямо скажем, не прецедент пинания почтенного мертвеца, но с технической стороны случай довольно любопытный. Существует несчетное множество способов пободаться с классикой. Можно, например, накатать несколько обиженных полос в «Таймс», а можно справиться с ресентиментом и оформить ответку в виде трехсотстраничного романа с мощным композиционным решением. Тут уж кто во что горазд.

воспоминаний от одноклассников | Майкл Б. Соломон ’63

Вспоминая Майка Соломона
Замечания на поминальной службе
Конгрегация Бет Эл
Ричард М. Фриман
8 февраля 2005
Бангор, Мэн

Мы были молоды вместе все эти годы в Амхерсте: Майк: Майк (которого мы звали «Солли»), и Боба (которого мы звали «Буш»), и Джона Ньюмана в комнате внизу у задней двери; и Эд, Джон Франклин и Билл (которого мы называли «Средняя школа Гарри») и я в комнате наверху, выходящей окнами на дом профессора Маркса; и двое Дэнни, и Стив, и Андре, и Кент, а для Майка — широкий круг бейсболистов, медработников и собутыльников, разбросанных по комнатам и домам вокруг кампуса, не говоря уже о других знакомых «за ступеньками» в Холиоке или по дороге в Смит.

Древняя история, я знаю. Почти полвека назад. Но в моем ошеломленном состоянии после разрушительного звонка Уоррена Сильвера в прошлую субботу я почувствовал потребность поговорить с как можно большим количеством наших старых друзей, отчасти, чтобы рассказать им, отчасти, чтобы воссоединиться с духом Майка, снова прикоснувшись к сети чувства, которые связали нас вместе.

Каждый звонок был версией другого: общим чувством неверия и утраты. Как мог Майк — воплощение здоровья, образец сбалансированной жизни, парень, который все понял и все еще так явно питал свой юношеский интерес к жизни, — как он мог уйти первым из нас? Каждый друг просил меня сказать Ингрид, Мартине, Марисе и Уле, а также отцу Майка, как сильно они хотят быть здесь и как сильно они ценят твоего мужа, отца и сына, и как глубоко они восхищаются красивой семейной жизнью. , друзья, работа и развлечения, которые вы все создали вместе с нашим старым другом здесь, в штате Мэн.

Мои чувства особенно сильны. Майк и я были друзьями в колледже. Я наслаждался его энтузиазмом, его чувством юмора и его большой теплотой, но, по правде говоря, я думаю, что скучал по Майку больше, чем я видел в те дни, — по глубине цели, которая привела его к карьере в медицине через учебу в Болонье после отголоски его юношеской игривости помешали его поступлению в медицинскую школу; ценить личные радости, которые позволили ему построить жизнь, полную любви и дружбы; самосознание, которое позволило парню из Бруклина и его супруге из Вены осознать, что Центральный Мэн предлагает возможности, которые могут оказаться ускользающими в суете Бостона, Нью-Йорка или Вашингтона.

Те более глубокие качества, которые теперь определяют Майка, стали очевидны для меня только со временем, после того, как я поселился в Бостоне, и он и Ингрид нашли свой путь сюда благодаря любезности американских военных. К тому времени нам было за тридцать, и Майк превратился в опытного и сострадательного врача, любящего мужа и отца, теплого и благодарного друга, каким многие в этом собрании знали его. Моей особой привилегией было видеть, как он стал таким, наблюдать, как его личные глубины выходили на поверхность и обретали форму в его жизни и работе. Для меня, преданного работе и карьере далеко за пятьдесят, жизнь Майка стала казаться «непройденной дорогой», богатой радостями, утешениями и близостью, которые я боялся упустить. После того как в зрелом возрасте мне посчастливилось встретить и жениться на любви всей моей жизни в лице Эльзы, я часто смотрел на Майка, Ингрид и их семью как на образец того, что, как я надеялся, мы с Эльзой могли бы создать.

Итак, я говорю сегодня как старый друг от имени других старых друзей, которых здесь не было, и я также говорю как новый друг, чье восхищение Майклом росло и углублялось с годами.

Он был слишком молод, чтобы умереть. У него было так много любви, которую он еще мог подарить Ингрид, Мартине, Марисе и Уле, а также растущей большой семье. У него было еще так много хороших моментов, которыми он мог насладиться с семьей и друзьями на озере, в горах или здесь, в Бангоре. Мучительно несправедливо, что у него не будет этих радостей, и душераздирающе, что его семье и друзьям будет отказано в тепле его любви и привязанности. Глубоко трагично, что его отец должен нести боль этого дня. Зная, как сильно я буду скучать по нему, душа моя болит за тех вас, кто был к нему гораздо ближе, чем я.

И все же — надеюсь, это не самонадеянно с моей стороны — его чаша казалась мне совершенно полной, его жизнь в некотором роде завершенной. Он видел, как каждая из его дочерей вырастает в состоявшихся, радостных женщин, создающих собственные семьи. Он и Ингрид установили модель семейной жизни, удивительно удовлетворяющую их обоих. Он добился успеха как уважаемый профессионал и ценный друг в этом сообществе. Он обладал округлой личностью без незавершенных дел и нерешенных вопросов. В печали нашей сегодняшней утраты я чувствую задумчивую радость от того, что его жизнь дала ему возможность достичь и испытать все это, и что он умер по-настоящему счастливым человеком. И я чувствую взаимную радость для всех нас, и особенно для Ингрид и трех дочерей, что у нас был он, чтобы учить нас жизни так же хорошо, как и он, так долго, как он это делал.

---

Вспоминая Майка
Замечания на поминальной службе
Конгрегация Бет Эл
Джон М. Ньюман
8 февраля 2005 г.
Бангор, Мэн

Неудивительно, что у нас совершенно нет стоячих мест… Мы с Майкином часто наслаждались вместе , и я думаю, что это Майк напомнил мне, что однажды Вуди написал: «80% жизни просто приходит!»

Майк был одним из моих первых друзей в Амхерсте – так приятно быть рядом. Мы всегда чувствовали себя комфортно и расслабленно в присутствии Майка, что нечасто случается во время довольно напряженного первого года обучения. Как уже говорили другие, его улыбка и смех были заразительны. Нам было по 18, и обычно у нас не было особых проблем по выходным открыть банку пива или приготовить джин с тоником. Ему было 17 лет, и, к нашему удивлению, он без усилий смешивал различные ингредиенты и придумывал самый вкусный виски-сауэр!

Два дня назад Джон Франклин вспомнил, что многие из нас были обеспокоены и поражены решимостью Майка выучить итальянский язык и изучать медицину за границей. Он преуспел, и нам от этого только лучше! Я посетил его в Болонье осенью 1963 года. Я усвоил урок, который стал подарком на всю жизнь. Вместо того, чтобы приветствовать меня протянутой рукой, он одарил меня этим чудесным объятием, выражая глубину дружбы и теплоты, которые только Майк мог сделать так естественно. Возможно, он подцепил кое-что из этого в Италии.

Я подозреваю, что корни его любви к жизни и других были взращены в Бруклине. Когда его родители приехали навестить Амхерст на первом курсе, некоторые из нас не были уверены, была ли великолепная женщина на руке его отца его сестрой или матерью! Мы были свидетелями любви Майка к своей семье во время этих визитов, которая была так хорошо расширена и усилена в семье, которую он и Ингрид создали. Ясно, что Майк и его три замечательные дочери имели здравый смысл в выборе экстраординарных родителей.

Воспоминания моих дочерей о Майке родом из детства, когда нас приветствовали во время летних визитов. Они помнят его теплоту и улыбку; и так развлекались с Мартиной, Марисой и [в то время] маленькой Улой. Сара упомянула теплоту, легкость и яркость дома, который Майк и Ингрид помогли спроектировать на Вэлли-авеню, напомнила ей о беззаботной открытости Майка, его приветливой улыбке и комфорте.

Майк, как один из твоих многочисленных друзей из Амхерста, я ужасно опечален, потрясен и чувствую себя обманутым из-за твоей очень преждевременной смерти. Ирония вашей горько-сладкой удачи в том, что вы ушли, занимаясь любимым делом, добавила некоторое временное облегчение к потоку слез. Вы сделали такие важные изменения во всех наших жизнях, за что мы всегда благодарны. Покойся с миром, дорогой друг, но, пожалуйста, никогда не стирай эту прекрасную улыбку со своего лица.

---

Эд Пэкел
28 марта 2005 г.

Только сегодня вечером я узнал о смерти Микки Соломона из новых страниц «Памяти» выпуска 1963 года. Здесь я хочу рассказать об одном приятном воспоминании о времени, проведенном с Микки и Ингрид летом 1963 года. 1967 год, когда я путешествовал по Европе с друзьями.

Связавшись с ними, чтобы сообщить, что мы в Италии, мы с моей будущей первой женой прибыли в Болонью и были немедленно «вынуждены» занять главную спальню Соломонов, пока они спали на полу. Что ж, хороший ночной сон после месяца кемпинга запоминается, но не так, как опыт, который ему предшествовал.

Соломоновы острова хотели, чтобы мы поняли, почему их город называют «жирной Болоньей», и они сделали это стильно, угостив нас лучшим ресторанным ужином, который я когда-либо ел. Я не могу вспомнить многих подробностей, но я помню разнообразие вин и закусок, экскурсию по кухне, проведенную шеф-поваром, чтобы помочь нам решить, что заказать, и последовавшие за этим три часа пира и разговоров.

Спасибо, Док Соломон, за вашу теплоту и щедрость, а также за то, что вы «осветили комнату».

My Old Classmate (2014) — IMDb

• Awards
  • 7 wins & 4 nominations

Photos

Top cast

Dongyu Zhou

• Zhou Xiaozhi

Kenny Lin

• Lin Yi

Natsuko Aoike

• Мэгги

Kaylan Armstrong

Джон Буэно

• John Bueno

Yang Cao

yirong Chen

Yang Cao

Yirong Chen

jirong

. 0002 Yang Du

Qianhui Feng

Gong Geer

Michael J. Gralapp

Zhigang Jiang

Dan Kern

Mincheng Li

Yan Li

Zhaoqi Shi

Mike Kai Sui

Deyuan Sun

• • Frant Gwo (главный режиссер)
• • Li Ao
  • Xiaosong Gao
  • Jinchuan Song
• Все актеры и съемочная группа в IMDPro
,
069

больше похоже на этот

Вы — яблоко моего глаза

Маленькая вещь под названием Love

Овей без пастуха

Миф о любви

Совместная родственница

Это не то, что я ожидал

. Привет, мама

Фэн куанг де сай че

Под боярышником

Наши времена

Сообщение

Сюжетная линия

Знаете ли вы

Отзывы пользователей1

0

Избранный обзор

7/

10

Любовь перед лицом реальности

Линь И (Линь Гэнсинь) и Чжоу Сяочжи (Чжоу Дунъюй) — однокурсники в начальной школе. Их привязанность друг к другу становится сильнее, когда они вместе проходят обучение в старшей школе и университете. Но когда реальность встанет на пути их планов, выживет ли их любовь?

полезно•0

0

• magnoliacream
• 22 июня 2022 г.

Детали

• Release date
  • April 25, 2014 (China)
• • Mandarin
  • English
• Also known as
• Filming locations
  • Beijing, China
• Production companies
  • Beijing Enlight Pictures
  • Beijing Skywheel Entertainment Co.